Продолжение прозы.

Земляки.

Топчем вместе землю, земляне, сожители одних городов, и локтями, коленями отвоевываем себе жизненное пространство. А ведь в каждом родные черты лица, знакомые с детских лет, виденные, может, еще в бабках и отцах. В каждом богатство родной речи, слов родных и образов, созданных нашими поэтами, нашими музыкантами, нашей природой. И всей действительностью. Мы - родные не тем только, что огорожены одной колючей проволокой, забором. на котором вывеска: "Злая собака". Мы - родные тем, что понимаем друг друга с полуслова, с намека, с пары нот и незаконченного четверостишья. И это много! Увы, родные, соседи, граждане, как не ценим мы земляков! Но, оказавшись в меньшинстве, на чужбине, сразу осознаем свою принадлежность к великой нации, и радуемся, каждому представителю земли родной. Начинаем, наконец, ценить красоту родной природы, поэтических строк, начинаем собираться своими национальными меньшинствами, чтобы радовать друг друга звучанием родимой речи. Начинаем вдруг ценить пренебрегаемой прежде родиной. Точно, как проходимец Садко. И мы проходим по земле как странники, но вдруг родные черты, знакомые слова, с детства дорогая мелодия заставляют биться сердце сильней. Земляки! Люблю всех вас из своего прекрасного далека, где все есть, как в Греции, только вас там нет. И хоть хорошо там. где нас нет, но куда лучше, где есть все мы, соотечественники!


Брак и венчание.
Что еще за брак?
Одно слово говорит за себя! Забраковывают нас государственные органы, оставляя возможность повторных браков. И так со времен отделения Церкви от государства, с того грустного этапа, когда таинство превратили в регистрацию. Но ведь и венчание может стать лишь красивым обрядом, и становится таковым для тех, кто забракован современным мышлением. А разница-то существенная! Венчание - это не регистрация, а завет с Богом. Я перед престолом Божьим, в присутствии священника, близких мне и всего честного люда обещаюсь любить избранника. Я считаю его единственным своим, и мы - плоть одна. Отныне остальные - лишь родные и друзья; а супруг один, и это мой завет с Богом, мой свободный выбор и твердая решимость. Значит, не эмоции движут мной, а воля. Трудное, может, решение, но исполнимое, коли крепка в нас обоих любовь и благословляет нас на такой подвиг Бог. Не потому ли венчают нас венцами? Как царей, думаете? Может, и как царей, но прежде как мучеников. И хор поет для нас: "святые мученики..." А раз так все серьезно, то никакой брак непозволителен! Одна голова, и венец на нее один положишь, не монстры же мы многоголовые. Серьезно, но это мой сознательный и свободный выбор, и потому твердо переступаю я порог храма.

Херсонесские письма.

1. Здравствуй, любимый Василий! Пишу тебе из солнечного Крыма, из старинного города Херсонеса, сидя на древних развалинах. Как ты там? Все время думаю о тебе и скучаю. Я устроилась работать в музее, подружилась с археологами. Интересные это люди. Ой нет, идет сюда шумная толпа экскурсантов с занудным экскурсоводом. Как это однобоко увидеть Херсонес в двухчасовой экскурсии! Смотрю на этих людей и думаю: да вы же, бедные, ничего не узнали и не поняли. Слишком шумно, допишу в другой раз…
2. Здравствуй, дорогой Василий! Мы на днях были у ювелира, ели омаров, пытались датировать древности из его коллекции. Я думаю, он перекупает у черных археологов. А, ты же, наверное, не знаешь, кто они такие! Они копают втайне от государства, для обогащения. Впрочем, «втайне» - это уже давно условно: у них все схвачено. Местные жители копают, они перекупают, милиции дают взятки. Ученым приходится для науки выкупать у них предметы старины. И никакой на них управы, ты просто не поверишь! Двое археологов пришли копать на Шулдан, так еле ноги унесли. Там, на Шулдине множество могильников и очень богатые захоронения. В общем, наукой движут гробокопатели. Правда, какая часть оседает у богатых коллекционеров, одному Богу известно.
3. Дорогой мой Василий! Мы ездили недавно к горе Мангуп, где находилась столица средневекового княжества Феодоро. Город расположен высоко на вершине горы, а у подножья была раннехристианская базилика. В советские времена мудрые власти сделали искусственный водоем на том месте, и величественные руины ушли под воду. Теперь в ясную погоду видны контуры древнего храма. Потом мы поднимались на вершину Мангупа, по лесистому склону, мимо караимского кладбища. Археологи рассказывают, что на этой горе поселилась семья бомжей. Сами себя они называют индейцами. Они слились с природой, питаются ее плодами и тем, что удается умыкнуть у рассеянных туристов. Как лесные жители они неуловимы для простых обывателей. И только частые пропажи неосмотрительно оставленных вещей свидетельствуют о наличие жизни на Мангупе. Рассказывают, что зимой можно найти отпечатки босых ног на снегу.
4. Дорогой Василий! Вчера к нам приезжала матушка Вера. Если б был жив Ф. М. Достоевский, то он наверняка посвятил бы ей роман! Вся она как комок нервов, истовая, чрезмерная. В ее сердце столько боли и столько веры, столько страсти и покаяния. На ее примере я вдруг осознала смысл слов Христа: мытари и блудницы куда ближе к Царствию Божию, чем тихо дремлющие обыватели. Пусть не в том направлении, но они идут. Обрати их, и они станут великими святыми... Всего про нее не расскажешь. Может, лет через 20 упрошу ее написать мемуары о своей жизни. Впрочем, не страдалица она только, а и грешница, и подвижница. Мужа ее предприимчивый духовник приуготовил для собственного служения. Как? Ты не поверишь: после венчания не прочел над ними молитву, благословляющую их на совместную жизнь, и оставил его при себе священником. Вот она и осталась, статная, умная, да одна. А тут на беду внимательный монах попался. Так и стали они тайными поклонниками, но и истовыми молитвенниками, благотворителями храмов и монастырей. И уж насмотрелась она человеческой сути местного духовенства: повсюду родственнички, разжиревшие попы и грубияны-монахи. Когда рассказываю, что есть в России другие, достойные, не верят. Жаль, что не встретился мне в Крыму такой с горящими глазами и сердцем, наполненным любовью ко всей твари.
5. Дорогой Василий! Продолжаю свои «херсонесские» письма. А ведь плагиат: своими письмами из Херсонеса прославился папа Мартин Исповедник, сосланный на периферию Византийской империи за неприятие им монофелитства. Под стенами Херсонеса сохранился храм необычной формы: в плане крест, алтарь в центре. По мнению археологов тут должен был быть захоронен папа Мартин. Вообще, церковная археология – удивительная вещь! Столько интересного узнаешь! К нам собирается в гости археолог Тимур с женой. Они нашли новый пещерный храм в районе Инкерманской Лавры. К храму трудно пробраться, так как расположен он в скале, но зато там сохранились все росписи и вырубки. Вообще-то эти пещерные памятники очень трудно датировать, поскольку культурный слой в каменном полу – большая редкость. Но зато как притягательны эти обжитые людьми скалы! В одной скале, у подножья Эски-кермена вырублена церковь, с алтарной преградой, росписью. А ведь снаружи – просто глыба. Наш замечательный преподаватель, Г. Соколов, сравнивал этот храм с человеком: снаружи руки, ноги, пальцы, волосы, а внутри – бессмертная душа! Красиво.
6. Привет тебе, любимый Василий! На ступенях, ведущих к Херсонесским руинам, я встретила уличного музыканта. Он закончил Воронежскую консерваторию, а теперь халтурит на курортах. Хорошо играет, я с ним разговорилась и условилась брать уроки игры на гитаре прямо в Херсонесе. Неплохо. Однако через пару занятий он осмелел, стал петь откровенные песни, и после урока предложил провести вместе вечер. Что ж, мы дошли до базара, я накупила нарочно много винограда, баклажанов, помидоров, и попрощалась с ним. Больше мы заниматься не будем! Наблюдаю я за местным населением, и удивляюсь, как много здесь одиноких людей. Как часто женщины одеты вызывающе, а мужчины смотрят с вожделением. Как легко здесь заводятся знакомства и как они легковесны. И жаль, ведь, что не умеют по-другому, что свое половое влечение принимают за любовь, а любви настоящей, горячей и искренней так и не изведали. Очень жаль!
7. Любимый мой Василий! Ты опять вместо письма прислал мне фотографию, и я стала злиться, что пишу тебе безответно. Можно было бы тебя проучить, перестать писать и сделать выговор. Но потом пришла уверенность, что любви можно научить только любовью, что нет лучшего средства для всех человеческих отношений, как только любовь. Поэтому опять пишу, что люблю тебя. Кстати, у меня появился друг! Пятилетний мальчик Данила. У него слишком взрослая мама – искусствовед, а мальчик – просто ее хвостик. «Замолчи, не спрашивай, иди гуляй» - стандартные фразы. Иногда она со злобой его лупит или грозится бросить в яму. Страшно! Мы быстро подружились. Я рассказываю ему про Данилу-мастера, про Ивана Сусанина и т. д. Замечательный будет парень, если мама не выбьет из него интерес к жизни.
8. Любимый мой Василий! Только сегодня к нам выбрался археолог Тимур со своей женой. Мы наварили пельменей, открыли крымского вина и очень хорошо посидели. Устроили музыкальный вечер. Тимур здорово играет и сам пишет. Прошлись по бардам, а потом перешли на свои песни. А ведь стольких поэтов мы храним в сердце. Столько новых рифм, светлых идей! Приобщились к нашей родной культуре и просветлели. Как замечательно, когда ученый – не просто ученый, а еще и интересный разносторонний человек. Но узнали и про его работу. Он изучал обвалы в пещерах Киево-печерской Лавры. Оказывается – это многовековая проблема монастыря. Уже во времена св. Антония были завалены некоторые пещеры, в завалах прорубались новые ходы. Теперь археологи могут отрыть те пещеры, которые не использовались веками! Узнать, как жили древние. Ведь это так интересно, лишь бы только не зацикливаться на этом, а самому жить полной жизнью. И так во всем: наша жизнь как полная чаша. Да будет!
9. Дорогой Василий! Сегодня началась религиоведческая конференция. Мы слушали доклад о святителе Луке Войно-Ясенецком. Его книга «Дух, душа, тело» меня не вдохновила, и мое знакомство с этой личностью закончилось. А тут оказалось, что он был специалистом по гнойной хирургии, спас тысячи жизней во время Второй Мировой, за что получил даже Сталинскую премию, провел больше 10 лет в ссылках и лагерях. Доклад делал архивист по документам советского уполномоченного по делам религии в Крыму. Любопытные сведенья: храмы святитель по преимуществу давал тем священникам, которые показали себя исповедниками веры в ссылках, сам не боялся свидетельствовать о своей вере, когда приходил на научные лекции в архиерейской одежде. И это в сталинские времена! Открыто говорил, какой вред принесла Крыму высылка оттуда греков и болгар. И ведь до сих пор испытывает на себе Крым все последствия переселений и переделов границ! Но это отдельная история. Что же до меня, то я открыла для себя нового святого.
10. Дорогой мой Василий! Сегодня нас возили на экскурсию в скальный монастырь Чолпан-коба. По дороге рассказывали историю княжества Феодоро. Святой Феодор, что подтверждает и название, был самым почитаемым святым государства. Монастырь, в который мы ехали назван тоже в честь этого святого. Мы прошли кизиловое ущелье и взобрались на плато, к средневековой крепости. Там полил дождь, и все скалы стали скользкими. Спуск был бы просто невозможен, если б мужчины-археологи не встали бы цепочкой и не ловили бы нас буквально на руки. Тут я вспомнила слова из песни В. Высоцкого: «Если шел он с тобой как в бой…» Потому спустились мы в ущелье близкими людьми. Потом посетили и сам монастырь. Единственный обитатель монастыря, отец Даниил, с гордостью показывал археологам, что все восстановительные работы ведутся без ущерба историческому наследию. На обратном пути попробовали крымских вин и веселыми вернулись в Херсонес.
11. Дорогой Василий! Я тебе писала про монастырь Чолпан-коба, но не всем памятникам истории так везет. Монастырь на Шулдане самозахватом оккупировали невесть откуда взявшиеся монахи. Стали там все перестраивать, переиначивать. Но и это не все. Появился в тех краях богатый разбойник (или, говоря современным языком, бизнесмен), скупил земли в округе и стал единоличным хозяином Шулдана. Считая себя верующим, он решил «возродить» обитель. Сделал кое-где евроремонт, отстегнул монахам пожертвование и уехал. Когда же вернулся, то обнаружил, что монахи пьют, продукты превратились в протухты, и все такое прочее. Созвал своих братков и погнал монахов палками вон из монастыря! И смех и грех! Неужели наши храмы будут восстанавливаться на награбленные деньги, а священство будет покрывать богатых вкладчиков! Найдется ли в земле нашей бескорыстный человек, который объяснит бандитам, что не деньгами надо голос совести заглушать, а жизнь свою нечестную исправлять. Ох уж это злато, добытое кровью! Не на купола б его, а в печь, как святая Пелагея сделала. Но, видно, не те времена нынче, и особое это, видно, крымское благочестие!
12. Любимый Василий! Сегодня было торжественное закрытие религиоведческой конференции. И если во время заседаний его наверно ликовали ангелы, то на закрытии торжествовали бесы. Барышни из оргкомитета, имевшие виды на некоторых докладчиков, решили упоить всех водкой. А уж на это наша братия падка! И в результате начались пошлость, непристойности, глупость. Лучшая половина покинула зал заседаний. Самые стойкие кутили до полуночи. Те, кто на конференции представлялся умным и глубоким человеком, под действием алкоголя оказались пошлыми и недалекими людьми. Священник, улыбавшийся на пошлые анекдоты, богослов, обнимавший сорокалетнюю исследовательницу. Мы с Данилой удалились в песочницу и строили домика из песка. Это было самое стоящее занятье, и оно избавило меня от греха осуждения.
13. Дорогой Василий! Закончилась конференция, и я обнаружила, что совсем отстала от жизни: не пишу, не играю, не рисую. Пора уезжать. Море было сегодня удивительно гладким, и я гребла бесконечно долго, пока не устала. Жизнь моя словно остановилась, а значит, пора срываться и ехать в Россию. Брожу по Херсонесу и прощаюсь со всеми. Вон, 60-тилетний добрый гений археологии и злой гений херсонесских женщин Игнат, замечательно честный, но пошлый до безобразия человек.
Знает в Херсонесе каждый камень, по ландшафту может определить наличие древних поселений. «Привет Москве», - кричит мне вслед. В музее, в средневековом отделе стоит пианино. Здание когда-то было церковью и сохранило замечательную акустику. Сажусь за клавиши, играю экспромты, то forte, то piano-piano. Еще когда-то, в начале моего пребывания здесь, в этом зале выступал симферопольский хор, пели церковную и народную музыку. А так хочется, чтобы в дорогом сердцу городке возобновилась культурная жизнь: творили бы новые Айвазовские, писали бы и выступали талантливые поэты и исполнители. Я закрываю крышку, прощаюсь со смотрительницами и выхожу за территорию музея. Почему-то слезы на глазах. До свиданья, Херсонес!